«Петерсон спорит со Шмиттом. Работа «Монотеизм как политическая проблема» написана в 1935 году. В самой работе почти ничего не говорится о ...»

Эрик Петерсон «Монотеизм как политическая проблема»

Доклад

Петерсон спорит со Шмиттом. Работа «Монотеизм как политическая проблема» написана в 1935 году. В самой работе почти ничего не говорится о современности, только в конце небольшой кусок; идет рассказ по большей части о церковной и до-церковной истории. Сама работа написана против политического арианства и против попытки Гитлера легализовать политическую теологию. Она вызвала многочисленную критику. Одним из критиков выступал Шмитт. По его мнению, Петерсон призывает к аполитичности. Критика с «левой» стороны: политическая теология оказывается не критикующей.

Основная проблема данной работы: проблема отношений теологии как развернутой догмы (в этой догме христианство противостоит политеизму и монотеизму) и власти (полиархия, монархия). Более узко проблему можно сформулировать как проблему актуализации теологии в христианстве (Ягер)

Основные различения:

Политеизм (эллинистические культы), монотеизм (иудаизм, арианство, гностицизм отчасти), христианство (возможно преодолевает диалектически?)

Сфера политического (государство) и сфера теологического

Аристотель использует политическое как образ для теологического: единовластие в государстве = единоначалие в мире. (Псевдо-Аристотель) Образ Бога как персидского шаха, который правит посредством слуг, добавление исторического контекста. Политическая модель определяет модель мироустройства. Связь понятий силы и власти (potestas, autoritas – силы как действующей и власти как первопринципа существуют как в физике так и в политике).

Разделение этого принципа и силы позволяет построить модель царствующего, но не правящего Бога (является первопринципом, но potestas принадлежит не ему). Монархия по отношению к Богу всплывает в александрийском иудаизме (Филон Александрийский) – необходим для осмысления религиозного превосходства иудеев: иудеи поклоняются самому главному и их поклонение самое важное в этом мире. При этом модель власти Бога перед моделью «царствует, но не правит» немного слаба, ведь почему власть не может передаваться низшим духам? Видимо, как сам Петерсон говорит, здесь речь идет о некоторых миссионерских целях, где монархия Бога (=превосходство иудеев) противопоставляется олигархии, полиархии, охлократии богов/множества духов, и Бог восстанавливает порядок. Подобная модель отражает эллинистическую монархию и римский принципат. Идея переходит в дискурс апологетов (полиархия = служение демонов) и используется против гностиков. Возникает ересь монархианства. Тертуллиан оспаривает и немножко изменяет концепт монархии: Сын может быть Богом, так как источник власти один. Возвращает языческий аргумент, основанный на разделении autoritas и potestas. Тут возникают аллюзии на двойной принципат римский. Но поскольку это использует для оправдания многобожия язычниками, то требуется другой ответ. Возражение язычников формируется следующим образом (Кельсон, например): христиане сторонники переворота, они политически неблагонадежны, так как не почитают промежуточных богов, они почитают только принцип. Ориген дает теологический ответ: Христос в последний день становится господином всех и каждого, у всех один nomos, общество единого nomos в эсхатологической перспективе, это начинает сбываться с торжества Христова, так как Христос сильнее императора. В этой перспективе важно рождение Христа во времена Августа, который объединяет империю. Христиане перестают верить в империю, империи уже нет – Христос должен объединить людей.

Pride has a certain hunger for unity and omnipotence, but in the primacy of natural things, all of which are as transient as a shadow (St. Augustine, De vera religione)

Единство и власть переносятся с фигуры какого-то временного правителя на фигуру Христа. Поэтому перестают верить в империю, и монархию как таковую на земле приписывают антихристу. Евсевий в свою очередь дает, по мнению Петерсона, не теологический ответ, а скорее политический, энкомический, пропагандистский: монархия и монотеизм через Августа и Христа, в империи Август, в Церкви Христос. Они начинаются, а завершается в царствовании Константина с принятием христианства => утрачиваются все nomos. Эта идея, заложенная Евсевием, имеет длинное продолжение, ее многие потом воспроизводят. Но христианство не есть монотеизм (арианство – онтологическое разделение между Отцом и Сыном). С теологической стороны эту трактовку отвергают отцы-каппадокийцы (монахи триедины), а политически – бл. Августин: по идеи единство nomos и монархии означает прекращение войны, но войны не прекратились, в этом смысле монархия не установилась, значит, это эсхатологическая монархия. Получается, что монотеизм получает распространение в силу эллинизации иудаизма. В церковной же среде оно имеет пропагандистское и политическое значение. Политическая теология является конструктом языческим. Соотношении физики и политики характерно для языческих разных моделей. Некоторым образом раскрывает свое влияние в иудаизме, но христианская теология разрывает этот конструкт.

Теология для Петерсона – не разговор о Боге, а реализация формы конкретной аргументации, некоего факта, некоторого действия логоса, действия откровения – догмат. Любая человеческая теология плоха, так как она отдаляется от Бога. Не очень многое может быть теологией. Сущность теологии в Божественном откровении, это продолжение речи от лица Христа. Теология возможна только с приходом Христа и в связи с Христом. Христос поручает власть Церкви и собору, который говорит от лица духа и собрания, высказывает эти догматические утверждения. Ни Библия, ни история не являются для теологии коренным авторитетом, только Христос. Потому высказывания Евсевия, который христологией опровергается, не являются теологией, хоть и высказанный в церковных терминах.

Церковь по Петерсону (выстраивает свою статью про Церковь на контрапункте Церкви и царства) имеет общее с царством, хотя сама не является царством. Это общее заключается в наличии некой суверенности у Церкви. Церковь, как ecclesia, ближе к царству, чем к союзу. Политическая теология предполагает отсутствие суверенности Церкви. Церковь возможно только после воскресения Христа и пока иудеи еще не обратились. Христос не установил Церковь напрямую, иерархия происходит от Святого Духа. Вера в Святого Духа позволяет установить связь: царство – Церковь – закон - Святой Дух (что закон для царства, то Святой Дух для Церкви). Отсюда происходит транспозиция всех ранних христианских концептов.

Нет никакой невидимой Церкви, есть видимая Церковь. Церковь держится на вере и преемственности по отношению к 12 апостолам, которые собраны Святым Духом для принятия независимых решений. В связи с этим и возникает разговор о суверенности. Соборные и полисные формулы параллельны: ecclesia в полисе – собрание граждан для принятия закона. В Церкви собрание заменяется культовым действием – литургия (обязанность всех). Литургия не мистерия, так как не оккультная, не тайная. В автономии своего служения ближе к царству, чем к союзу. Церковь независима от любого государственного устройства, иначе было бы оправдания какого-либо государственного устройства. Церковь не может иметь государственное устройство. Когда наступит Царство Божие, уже не будет Церкви.

Действия как политические не могут интересовать теологию, именно как политические они вынесены из сферы церковного и духовного.

Дискуссия

Была полемика со стороны Шмитта – прояснить момент. Шмитт критикует Кельзона за попытку сконструировать чистое право. Структурно сходно звучит со Шмиттом – Петерсон критикует попытку сформировать имманентное основание политической теологии. Указывает на некоторый момент решения. В чем принципиальное различие?

Петерсон в тексте о церкви говорит, что апостолы разомкнули имманентный иудаизм, замкнутый на себе. То есть апостолы осуществили трансцендирование путем принятия некоторого решения. Разве это не близко к шмиттовской концепции?

С одной стороны, можно рассматривать так, но с другой стороны есть некоторый парадокс: если бы иудеи сразу обратились, то было бы Царство и не было бы Церкви. Церковь возникает из-за того, что иудеи не обратились. Сам Петерсон об этом не говорит в таких терминах. Иудеи не приняли => изменение вектора проповеди – к язычникам. Иудейский образ мышления более теологичен, чем эллинский. Петерсон говорит, что иудейский образ мышления не имеет право на жизнь, а Церковь должна мыслить в эллинистических категориях. Поэтому траснпозиция терминов оправдана. Но это нельзя назвать трансценденцией: иудеи не вышли за рамки своего иудейства, они отвергли – потому апостолы пошли к язычникам.

12 апостолов изначально проецировались 12 колен Израиля, потому очевидно, что вышли за пределы иудейства. – Не выход за пределы иудейства, а отказ от иудейства.

Ничего бы не состоялось, если бы не было некоторого независимого решения апостолов. Децизионизм Шмитта = децизионизм Петерсона (структурная аналогия).

Выход апостолов за рамки иудаизма дает основания для политического, потому возможен Евсевий.

Христианская ортодоксия не имеет политической проекции, в отличие от политеизма и монотеизма. Троица – проекция эсхатологическая.

Учреждение Церкви выглядит как претензия на учреждения какого-то политического.

Для апостолов учреждающим моментом является не решение, а вера, вера в Святого Духа. Это не их решение, а решение Святого Духа.

Это можно также применить к язычникам – у язычников тоже была вера. Вопрос: есть ли вера у язычников? Проблема еще в том, что Петерсон «склеивает» греческую и латинскую античность.

Откуда берется политизация Троицы? Почему появление христологического дискурса сразу означает конец политической теологии?

Христианское наследие первых 5 веков очень разнообразное, чтобы однозначно сказать, что есть пропагандистская линия и не пропагандистская - вопрос интерпретации.

Евсевий – пропагандист, так как игнорировал все христологические проблемы. Это в принципе не тот дискурс, вокруг которого можно сформировать христианскую теологию.

Евсевия можно обвинить в арианстве. Ересь по Петерсону должна быть наказуемой. Ересь является искажением того, что говорит Христос. Важен именно Христос, а не столько христология. Христос – Царь в некотором эсхатологическом измерении. Важен эсхатологический момент: соединение в некое единство – дело только конца всего (1 пункт); не можем говорить о монархии Христа, так как Он сам по себе не является монархом – arche принадлежит не только Ему, еще есть Отец и Дух (2 пункт). Из-за этих двух пунктов мы не можем переносить на политическое. Второй пункт вообще исключает разговор об единой arche.

Петерсон не видит в принципе никакой политической теологии за пределами монархической теологии?

В предыдущих моделях есть соотнесение физики и политики. Раньше теология была частью физики. Это позволяет связывать с политикой. Христос – вынесен из этого теолого-физического дискурса. В связи с этим идет запрет на политику. Первый текст («Что есть теология?»?): Христос (теология от Христа) и разговор о боге (человеческий) – принципиально разные вещи, разговор о боге невозможен после пришествия Христа. У Петерсона реалистический взгляд на догмат – как на познаваемые вещи. Христос из этого прежнего дискурса о Боге выбивается, идет по другому основанию – это откровение, а не рассуждение о Боге. Теология базируется на трех вещах: откровение, вера, послушание. До этого были человеческие разговоры о Боге.

В чем конкретно расходятся два автора – Шмитт и Петерсон? Что понимает Петерсон под политической теологией? Является ли политической теологией, оправдывающая существующий политический режим или только монархический, или какой-то другой? Апостолы для Шмитта совершили политическое действие, а для Петерсона – нет.

Политическая теология – связка между порядком мира и порядком политики. Бог и множество Его богов, реализующих его волю, и в государстве есть шах и множество его слуг. Только на основании иудаизма и политеизма возможна политическая теологии. А христианское заявление о Троице, поскольку стоит вне иудаизма и многобожия и поскольку тайна Троица в Боге, а не в творении, делает соотношение политического и физического невозможным. Тайна Бога вне физического ряда. То, что христиане искали, не может быть достигнуто с помощью императора, а только даровано Тем, кто выше всякого понимания.

Вероятно, Петерсон здесь спорит со Шмиттом.

Почему Петерсон апеллирует к Аристотелю в начале статьи. Понятно, что для Аристотеля было существенно различие физического и политического, но не очевидно, это также было важно у августа и принципата. Можно найти аргументы, что римская империя предполагала вбивание клина между физическим и политическим порядками, которое Петерсон резервирует только за христианством. Петерсон не отрефлексировал природу принципата, ведь Рим в начале империи не единовластный монархический Рим, это Рим, в котором существует множественность политических институтов. НО Петерсон пытается включить это в полемику эту проблему – плюральность (Кельс) и народившееся единство (Ориген).

Империя (Кельс) – сочетание единства и многообразия. Ориген: установление империи => исчезновение этнической гетерогенности, была подавлена политической гомгенностью и это задало условия для миссионерства.

Ориген, выступающий основным аргументом для Петерсона, в своих утверждениях аисторичен или даже антиисторичен, ведь исчезновение народов – это некая идеальная ситуация. Между Оригеном и Евсевием не так уж много различий. Петерсон же полагает, что исторические события в теологическом смысле можно интерпретировать как исчезновение этнических различий и воцарения политического единства. Именно поэтому Спаситель не пришел раньше.

Петерсон пытается дистанцироваться от обоих дискурсов. Принципиальной для него является Троица.

The European Enlightenment preserved nothing to Christian belief in God except “monotheism”, a result as dubious in its theological substance as in its political consequences. For Christians, political involvement can never take place except under the presumption of faith in the triune God. This faith transcends Judaism and paganism, “monotheism” and “polytheism”. The internal problematic of a “political theology” based on “monotheism” needs to be brought to light (p. 68)

Непонятно, откуда берутся предпосылки.

Монотеизм европейский и древний находится в плане естественного. В античной физике – тоже на уровне естественного. Троица на уровне откровения, вне дискурса естественного. Она рвет эту систему. Разговор о ней может быть только теологическим, но только от лица Христа.

Мы не можем построить политическую модель, соответствующую структуре Троице? – Не можем, потому что структура Троицы не естественна. И нам это даже не нужно.

Где переход от утверждения «Мы не можем построить естественную модель Троицы» к утверждению «Мы не можем построить политическую модель»? – Когда мы говорим о политическом и космосе – одно естественное и другое естественное. Когда мы говорим о Троице, то говорим о чем-то сверхъестественном и по большому счету даже непознаваемом. Но почему не может быть политического порядка, основанного на непознаваемом? Не понимаешь как выстроить политический принцип.

Империя – чистый монотеизм – проблема арианства. Есть такое ощущение, что для Петерсона триединство и принцип откровения (в итоге они оказываются связаными) ставят познавательный барьер, барьер для рационального дискурса, и мы не можем рассуждать о политическом. Все это ведет к подвешиванию принципа «царствует, но не правит». Всякая политика становится невозможной с идеей Троицы. Но по факту возможна абсолютная монархия, но при этом абсолютная монархия нарушает принцип Троицы. То, что политическая теология осуществилась, по Петерсону это отступления от ортодоксии. Католик Петерсон подрывает основы, на которых строится Ватикан? – Скорее подрывает основы средневековой идеи империи.

Проблема не с католицизмом, а с Просвещением. Оно сохранило от христианства только монотеизм, последствия которого мы и наблюдаем сейчас. Непонятно, почему у него виновато Просвещение.

Тонкий нюанс, что Петерсон перешел из протестантизма в католичество.

(«Церковь…» и «Что такое теология?» – ранний протестантский период, «Монотеизм...» – католический период, но Петерсон никогда не был католиком, которого в Риме любили)

Судя по всему, протестантские корни сильны, так как акцент на откровении.

Как жить ортодоксу по Петерсону? – неправильный вопрос – быть христианином и быть теологом – не одно и то же. Теология и христианство – совершенно разные вещи. Можно быть христианином и ходить на выборы, можно быть христианином и быть царем.

Теология – редкий beruf. Теолог не просто размышляет о Боге. Теология – речь от лица Христа, речь, исходящая от Христа. Политический строй не является теологической проблемой.

«Монотеизм...» – текст для теологов, чтобы перестали заниматься ерундой? – текст для тех теологов, которые говорят: «Гитлер молодец». А еще для политиков, оправдывающих режим.

Отношение бл. Августина к политике, скорее всего, как в качестве необходимого зла.

Становится понятно, почему Петерсона заботит только вопрос монархизма и монотеизма, так как они исходит из существующего контекста и протекающей в нем дискуссии.

На точке монотеизма Петерсон размыкает теологический и политический дискурсы. Как только ты начинаешь рассуждать о политическом, ты выскакиваешь из теологического.

(Влияние Петерсона на папу Бенедикта – Хабермас и папа Бенедикт)

Спор язычников и монотеистов в самом начале. Текст стремительно ускоряется, на двух страниц в конце Петерсон заявляет, что и те, и другие неправы.

В чем проблема между potestas, autoritas, arche? Проблема редистрибуции власти. Петерсона не очень интересует принцип «царствует, но не правит». Если мы делим принцип и энергию, которая может распределяться через какие-то последующие цепочки в природе, то такое же перенесение можем сделать и в политическую сферу. Хотя не до конца понятно: вполне возможно, что перенесения в нашей голове берутся из сферы политического.

Были ли схемы другие от перенесения энергии власти? Почему именно так описывается политическое? – между политическим и теологическим дискурсами изначально было сродство, потому описываем в таких категориях. Почему нет другой пары, почему arche так раскладывается?

Potestas и Autoritas соответствуют древнегреческим терминам.

Петерсон описывает политическую теологию следующим образом:

The differences that have just been described are instructive, not only as expression of different ages and different political contexts, but because at the same time, they show that the ultimate formulation of the unity of a metaphysical construction of the world is always co- and pre-determined by a decision for a particular political conception of unity. (p. 71)

Это проблематика политической теологии. Сначала есть политическая концепция, из нее следует метафизическая концепция мира.

But a second thing also immediately becomes clear: the distinction between “power” (potestas, dynamis) and “principle” (arche), which the author of the treatise On the World expounds in relation to God, is a metaphysical-political problem (p. 71)

Dynamis и arche – почему именно power и principle? Dynamis скорее kinesis. Все изменения происходят, потому что есть неподвижный перводвигатель (Аристотель). Все dynamis зависит от arche, так как оно неподвижный перводвигатель. Если убрать эту пару, то непонятно, как что-то происходит.

For Aristotle the cosmic monarch is the one who appears in the conflict of the principles (archai) as alone contrary and creative. For the author of the treatise On the World, on the other hand, the monarch does not appear at all, but remains concealed in the chambers of this palace; he remains hidden and unseen, like the director of puppet theater (p. 71)

Царствует, но не правит.

У Петерсона, в отличие от Х. Арендт, получается другая генеалогия. Интерес книжки Агамбена связан, конечно, с идеей Аренд об экономизации политического, но он прослеживает это на церковном материале. И приходит как будто немножко к другим выводам.

Dynamis – почему происходит изменение - сказуемое

Arche – откуда берется dynamis - подлежащее

Нужен перводвигатель.

Чтобы было движение нужны начальная и конечная точки, тогда не будет движения.

Dynamis уже различение начало и конца.

Важна конструкция, которая возникает насчет «царствует, но не правит». Появляется огромное количество иерархов и бюрократов. Непонятно, откуда они берутся. Нельзя без этой двойки, чтобы легитимировать эту картинку. Нужен принцип движения. Если ты схлопываешь двоичность этой схемы (dynamis и arche), то вся иерархия летит. Должно быть то, что задает рамку, а внутри – движение. В какое-то время было сделано это разделение – стр 71, та же цитата.

Главный вывод Петерсона:

Monotheism as political problem had originated in the Hellenistic transformation of the Jewish faith in God. Insofar as the God of the Jews was amalgamated with the monarchical principle of the Greek philosophers, the concept of the divine Monarchy at first acquired the function of a political-theological propaganda for Jews (p. 104)

Как только иудейский Бог совмещается с греческим монархизмом, возникает пропагандистская политико-теологическая функция. Они начинают одновременно определять космический и политический порядки.

This political-theological propaganda formula was taken over by the Church in its expansion into the Roman Empire. It then met up with a concept of pagan political theology, according to which the divine Monarch indeed reigned, but the national gods had to rule. In order to counteract this pagan theology, tailored to fit the Roman Empire, it was asserted from the Christian side that the national god could not rule at all, because national pluralism had been suspended by the Roman Empire.

Это аргумент Оригена, который впоследствии разрабатывал Евсевий. Не может быть многих богов, только один Бог. И условие для этого – это становление Римской империи.

In this sense the Pax Augusta was then interpreted as the fulfillment of the Old Testament eschatological prophecies. Nevertheless, the doctrine of the divine Monarchy was bound to founder on the Trinitarian dogma, and the interpretation of Pax Augusta on Christian eschatology. In this way, not only was monotheism as a political problem resolved and the Christian faith liberated from bondage to the Roman Empire, but a fundamental break was made with every “political theology” that misuses the Christian proclamation for the justification of a political situation.

Монотеизм как политическая проблема исчезает с появлением Троицы. Христианская вера освобождается от своей политической связки с светской империей. Исчезает политическая теология, которая злоупотребляет откровением, провозвестием (proclamation).

Only on the basis of Judaism and paganism can such thing as a “political theology” exist. The Christian proclamation of the triune God stands beyond Judaism and paganism, even though the mystery of the Trinity exists only in the Godhead itself, and not in Creation.

Even though (нем. - doch) – в каком смысле? В общем это противопоставление: хотя, даже если. Какое-то ограничение: только Божество понимает, но одного провозвестия уже достаточно. Оппозиция между Божественной природой и творением. Понятно, почему об этом говорится, но непонятно, почему противопоставляется. У язычников не совсем существует разделение на творца и творение = нахождение в одном порядке. Языческая теология говорит о боге в том же порядке, что и о космосе. Противопоставление как разрыв, который пытается установить Петерсон.

Doch = поскольку, ведь, однако ж, все-таки.

Противопоставление Божественного и природного. На природном порядке заканчивается теология. Почему это противопоставление является препятствием для построения политических параллелей?

Четкий критерий между теологией и не-теологией: догматы и связь с Христом. Церковь от своего лица не может оправдывать никакой политический режим. Кто осуществляет богословское высказывание? Иерархом быть необязательно, но все-таки связь какая-то нужна.

Шмитт может назвать политической теологией секуляризованные понятия, но к христианству это не будет иметь никакого отношения, так как в христианстве жесткая граница между Божественным и природным.

Шмитт: все политические понятия являются секуляризованными теологическими. Возражение Петерсона: такого быть не может, потому что Шмитт не знает, что такое христианские понятия. Триединство – только на уровне Божественного и не имеет отражения в природном. Пропадают условия для корреляции двух порядков.

Специфическое понимание Петерсоном теологии. + специфическое понимание иудаизма, ведь в нем также присутствует откровение.

Приход Христа меняет картину. Пророки просто несут то, что они высказывают. Их высказывания не являются теологией. Только с приходом Христа возможна теология.

Троица также как и Яхве – непонятная. Петерсон работает с Филоном.

В иудаизме есть большая традиция теократии (прямого правления Бога).

В иудаизме Бог оказывается непознаваемым. Божье слово нисходит к пророкам, и они его произносят. Тем не менее они не говорят со стороны Бога. Разговор со стороны Бога возможен только через Христа. Петерсон не говорит о глубине иудейской теологии. Отождествление монархии и единобожия – ход миссионерский и пропагандистский (у Филона). Это слабый ход у Филона, так как остаются эманации и прочие модели, которые не учитывает Филон. Это нужно, чтобы привлекать новых людей и объяснять им разные формы правления и говорить, что все у нас круто. Теология при Филоне невозможна. Теология возможна при появлении Христа – теология в Христе. И Церковь тогда компетентна рассказывать о Боге какие-то вещи.

У иудаизма и язычества только политическая теология, а христианство – настоящая теология. У Петерсона почти марксистский аргумент: образ Бога делаем по каким-то другим образам – персидский царь, полисная демократия и чего-то еще. Христиане же сознательно воздерживаются.

Просвещение все испортило. Христианская политическая теология невозможна на самом деле.

(Шмитт и Гитлер; Петерсон и Гитлер)

Странное утверждение, что Аристотель монархичен насквозь. Неочевидный подбор текстов у Петерсона.

В Ветхом Завете все намного сложнее, чем у Филона. Монархизм появляется у иудеев как отступление от Божественной власти в Ветхом Завете. Прямое правление Бога ничего общего не имеет с монархизмом. Берет Филона и берет простую модель. Важно то, что впихивается в модельку. А Троица не впихивается ни в какие модельки. А модели языческие позволяли это делать. нельзя придумать модель, которая описывала бы Троицу, и на ее основании построить политическую модель.

Филон – не иудаизм, почему не взять талмудическую экзегезу? – ничего нет близкого в талмудической экзегезе.

Убивает всю патристическую традицию, которая вся строится на аналогии с естественным миром. НО! Про физические аналогии Троицы любой отец в конце говорит: «а теперь все забудьте, это все фигня, что я написал».

Текст против двух градов у Августина (?)

What the Greek fathers [of the Church] achieved in relation to the concept of God, St. Augustine accomplished in the west for the concept of “peace”. The Augustan peace, which had served to promote a very dubious political theology, appears questionable in the eyes of St. Augustine: “For even Augustus himself waged civil wars against many, and a host of outstanding men also perished in them, among whom was Cicero” And if one were to invoke the alleged fulfillment of Psalm 46:9, “Making wars cease even to the ends of the earth” in the Pax Romana, a la Eusebius, Ambrose, and many others, compare what St. Augustine, probably in conscious antithesis, elsewhere comments on this verse:

We have yet to see this fulfilled. Wars we still have among us: among the nations, for kingship; among sects, among Jews, pagans, Christians, heretics there are wars, wars abound; some struggle for the truth, others for error. The text is therefore not yet fulfilled, the one which says, “Making wars cease even to the ends of the earth”. But perhaps some day it will be fulfilled. Or has it perhaps been fulfilled in a manner of speaking? In certain respects it has been fulfilled: in the wheat it has been fulfilled, but not yet in the tares. (p. 103-104)

НО! Августин выступает как решающий аргумент против всей ранней теологии. Августин указывает, что не случилось того, на что все эти системы претендовали – замирения. А мир был важен для обоснования монархической модели.

Кажется, что развитие аргумента Петерсона состоит в том, что вообще нельзя говорить, что существует два града. Как раз наоборот можно об этом говорить.

Нельзя говорить о двух градах – Церковь как не град. Смотря, что мы понимаем под градом. Нужно уйти от преждевременных аналогий. Скорее Августин про небесный град в эсхатологической перспективе. Политическая структура небесного града не равна любой мыслимой человеческой политической системе. Зачем нам вообще говорить о политической структуре эсхатологического града?

Текст про Церковь и царство. В эсхатологической перспективе, когда иудеи обращаются, Церковь исчезает, наступает Царство. Церковь существует только сейчас. Единственное, что ее объединяет с рейхом – суверенность. Нет корреляции – есть некое царство, где есть царь. Евсевий говорит, что у нас можно достичь справедливость с помощью прекрасных монархов в силу того, что есть небесный субордиционизм. А Августин говорит про то, что это разные вещи. Назовем их разными градами. И они перемешаны, и до самого конца не будет понятно, что где.

Другая логика. Язычники берут образец небесного града и ваяют земной град. Августин описывает земной град, а потом небесный – он будет похож на этот земной со всеми оговорками– обратная проекция. Петерсон так и пишет.

Петерсон работает против любых аналогий и корреляций.

Задача Августина – раскорелляция.

Корреляции всегда были условны и везде.